Прудников Ефим Иванович (1906-1992). Уроженец города Витебска, воевал с 1942-го г. на 3-м Белор.фронте, в 39 армии, командиром топографического взвода разведки 45-го гвардейского арт.полка. Прошёл через Белоруссию (Духовщину, Рудню, Витебск) до Кенигсберга, затем в 45-м г. воевал также в Маньчжурии.

К 20 января 1943г., под натиском наших войск, фронт отодвинулся от В.Лук на 15км в сторону Новосокольников и закрепился на линии Сурагино-Пупково. Разведка установила, что пр-к ведёт большие инженерные работы на этом рубеже. В ночь на 21 янв. штаб полка был перенесен в р-н ю/в 500м Орлы, на левую сторону ж/д В.Луки-Новосокольники, заполненной пустыми товарными вагонами.

Штаб разместился в небольшом овраге, открытом в сторону фронта.

В течение 2-х суток закончилось оборудование блиндажей и землянок, и мой взвод топоразведки приступил к привязкам огневых позиций (ОП) полка, а затем к засечкам ОП противника по наблюдениям орудийных вспышек с НП наших дивизионов. С лейтенантом Пателепенем были выбраны запасные и ложные ОП и нанесены на карту. После вуполнения этих работ приступили к расчёту арт.огня всем полком, на случай отражения атаки противника или прорыва фронта. Эти расчёты я успешно проводил при помощи специальной артиллерийской линейки, наподобие логарифмической, выданной мне начальником штаба.

На отдельных участках фронта пр-к предпринимал атаки, видимо получив подкрепление, но отбрасывался. После одной такой атаки, перебегая с батареи на НП, я увидел труп убитого немца, на шинели которого блестела медаль. Сорвав эту медаль, я пришёл на НП и увидел, что эта медаль за взятие Крыма, с изображением Крымского полуострова. Значит, на наш фронт начали прибывать крымские «герои». Медаль эту я тут же сдал командиру полка.

Для лучшего представления переднего края, наблюдаемого с НП Малахова, потребовалось изготовить панораму этой местности, занятой противником.

Утром, до рассвета, я уже был на НП и спустился в глубокий подвал, хорошо прикрытый кирпичом разрушенного здания, от которого остались только оконные простенки. Там находились разведчики, проводившие круглосуточное наблюдение за передним краем в стереотрубу. С наступлением рассвета я выбрался из подвала и, заняв место рядом со стереотрубой, за простенком, приступил зарисовывать на небольшом планшете контуры местности. Не прошло и пяти минут, как через нас пролетел снаряд, за ним другой, и, не дожидаясь третьяго, мы нырнули с наблюдателем в подвал.

До вечера мне приходилось вылезать из подвала раза четыре, и всякий раз этим вызывал огонь. Так и закончилась моя попытка изготовить панораму. Район нашего штаба систематически подвергался орудийному обстрелу. Однажды, возвращаясь с работы по привязкам ОП, я нашёл в 3-х шагах от своей землянки воронку от взорвавшегося снаряда и обвалившего один угол её, присыпав землёй моего солдата Левченко. Из-под обвала он выбрался сам.

Письма мы получали с N п/п 51811, из рук почтальона Тюрина, приносившего почту из дивизии раза два в неделю, в любое время суток и при любой погоде. Приход его всегда являлся радостным событием. Все ждали радостных вестей с Родины, и, пожалуй самым счастливым всегда оказывался я, получавший треугольничек почти каждую неделю. Из них я узнавал, что все мои родные живы и здоровы. И трудно было установить из них, что они там часто голодали, как потом выснилось. В своих письмах, посылаемых тоже регуляно, я совершенно не писал об опасностях фронтовой жизни, ожидавших нас на каждом шагу, чтобы не приностить семье лишних переживаний.

Но были и такие письма, которое однажды получил начальник разведки, старший лейтенант Цибулькин, будучи ещё к тому же с повязкой на голове от ранения. В нём он прочёл, что, в связи с большой трудностью жизни, его жена вышла замуж за другого и просит её за это простить. Прочитав это письмо, он достал из кармана её фотокарточку, повесил на ближайший куст и расстрелял её из пистолета в нашем присутствии. Затем уложил эту карточку в треугольник и с адресом вручил его Тюрину. Никто из нас не смеялся, но и не осуждал его за такой ответ.

В штаб полка был прислан молодой л-т Щекотихин на должность ПНШ-2. Он оказался уроженцем Курской области, отличался опрятностью и дисциплиной. Ко мне он относился с уважением и старательно изучал методы военной топографии, которую, как и многие офицеры полка, плохо усвоил.

ком.топовзвода разведки Е.Прудников и л-т Щекотихин

Самолёты пр-ка часто сбрасывали в нашем расположении бомбы, начинённые провокационными листовками. Они использовались для топлива в чугунках.

Там же в феврале до нас дошла радостная весть об окружении под Сталинградом 700-тысячной армии Паулюса и о взятии её в плен вместе с её фельдмаршалом.

Всю зиму на нашем участке фронта наступательных операций не было, но была ежедневная артиллерийская перестрелка с обеих сторон, приносившая потери в личном составе дивизии.

30 апреля 1943г. по приказу полк снялся с этого участка фронта и был отведён на отдых и пополнение к Великим Лукам, возле разъезда Воробъецкого, где наш штаб расположился в старых готовых землянках.

В связи с потерями в личном составе за зимний период боёв, в мой взвод прибыло новое пополнение. Появился у нас свой «Василий Тёркин» в лице сержанта Пешехонова, прошедшего фронт с первых дней войны, весельчака, балагура и песенника. Он был уроженец Тулы, токарь Московского завода, и прибыл к нам уже после второго ранения. Ещё прибыли – сержант Векентьев, бывший учитель, сибиряк, рядовой Каноненко, бывший директор совхоза в Омской области, исключённый из партии и отправленный на фронт за невыполнение совхозом плана, ефрейтор Кравчеко и рядовые Бозырев, Кондратьев и другие.

Снова начались занятия со взводом по обучению вновь прибывших новой для них военной специальности.

29 мая по тревоге был совершён ночной марш полка в р-н д.Сорокино, ввиду обнаружения в р-не Борщанки большого скопления войск пр-ка, и после кратковременных боёв, к 10 июня мы были возвращены на прежнее место.

13 июня, в связи с наступлением противника в р-не Птахинской высоты, туда был брошен 54-й стрелковый полк и на его поддержку – наш 3-й дивизион.

2 июля 1943г. вся дивизия была погружена в эшелоны на ст.Великополье и выгрузилась на ст.Ломоносово. Наш полк был расположен на отдых возле озера Сошно. Здесь, на отдыхе, л-т Щекотихин организовал драмкружок, сам в поставленной пьесе играл роль японского офицера. На этом спектакле присутствовал наш команир бивизии, полковник Бибиков с женой.

В горячие дни мы купались в этом большом озере и ловили рыбу, глушив её гранатами.

13 августа дивизия совершила ночной марш в р-н Власевичи, а следующей ночью – марш в р-н Леоново, Уткино.

21 августа заняли боевые порядки на левом берегу р.Царевич, в 6-ти километрах северней Духовщины – сильно укреплённого противником рубежа. Туда же подтягивались в ночное время наши танковые части.

Прибыли к месту размещения штаба полка, в овраг, с готовыми немецкими блиндажами, оставленными в целости при поспешном их отступлении.

Под штаб был занят просторный блиндаж в 2 наката. Другие службы полка разместились по другим свободным пока землянкам, в том числе и топовзвод. Но я решил первую ночь заночевать в блиндаже, размещённом на верху оврага, в редком лесу, где дежурил телефонист нашего штаба, сидевший с привязанной трубкой к уху и топивший от скуки чугунную печурку. Попросив его в случае тревоги меня разбудить, я залез на верхнюю полку и уснул. На рассвете я проснулся от шума самолёта, перелетевшего блиндаж на бреющем полёте, а от взрыва бомбы слетел вниз на связиста. Сброшенная бомба, видимо, на искры от землянки, взорвалась, перелетев на 7 или 8 шагов землянку. Взрывом вдавило дверь в землянку и сильно присыпало слоем земли.

Так я был встречен на этом новоселье. Но это ещё оказались только цветочки.В этот овраг начали прибывать штабы других частей и заполнив свободные, начали сооружать новые (землянки).

После такой катастрофы сон мой пропал. Я обошёл весь район расположения и сориентировавшись убедился, что устье оврага обращено в сторону противника и ничем не защищено. Овраг выходил к небольшой речке под названием Царевич. Передний край находился за речкой, в сторону небольшого райцентра Смоленской области, Духовщины, отстоящей на 5 км отсюда.

Наши батареи расположены на этом же высоком берегу речки и поэтому занимали более выгодные позиции, имея большой сектор обстрела.

Доложив НШ итоги рекогносцировки и намекнув на опасное положение занятого нами оврага, он, видимо, не могший уже ничего изменить, приказал срочно приступить к составлению схемы расположения полка для высылки её в КАД и штаб дивизии.

Топокарты этого р-на я получил уже из дивизии перед походом и раздал их в пути всему комсоставу, начиная с ком. полка и до командиров батарей и нач. служб. Оставалось только нанести на карту расположение полка хотя бы глазомерно и выслать схему в КАД и в штаб дивизии, что я не рисковал (доверить) делать кому-нибудь, а делал сам, обойдя все батареи с двумя своими солдатами – Пешехоновым и Каноненко. Только выполнив это задание вспомнили, что надо завтракать.

На второй день, по прибытии полка на новые позиции, начался систематический артобстрел нашего оврага и его окрестностей. Обстрел производился строго в одно и то же время, утром и вечером.

В один из артобстрелов снаряд большого калибра угодил в крышу большого блиндажа и обрушил тяжёлый двухслойный накат, придавив под собой свыше 20 человек пехотного подразделения. Все жители этого оврага, не ожидая окончания обстрела, бросились спасать придавленных, а могли спасти восемь человек. Этот овраг в дальнейшем мы стали называть оврагом смерти. Игровой слот Lucky Haunter

В дополнение к этому, начались налёты эскадрилий бомбардировщиков, сбрасывающих на нас авиабомбы с большой высоты. Налёты авиации тяжело переносили особенно молодые солдаты, прибывшие с пополнения, которые при виде летящих на них бомб забирались головой в любую щель или ямку, дрожа всем телом.

Были случаи, когда после бомбардировок некоторые из них лишались рассудка.

Один раз воздушный налёт застал меня в блиндаже штаба, куда забежали несколько наших солдат, увидев в небе летевшие на нас цепочки авиабомб, сброшенных удаляющимися самолётами. Некоторые из них тотчас бросились головой под нары, а стар. лейтенант Серов подбежал к сидящей у телефонного аппарата телефонистке Вале с привязанной к её уху трубкой. По уставу она не имела права оставить своего места ни при каких обстоятельствах. Он начал умолять её, понятно, в шутку: «Милая Валя, поцелуй меня перед смертью». Майор Оленичев как будто спокойно расхаживал по блиндажу, пока гремели взрывы падающих бомб, не обращая внимания на сцену с телефонисткой.

На следующий день, ясным утром, я зашёл в землянку разведчиков передать командиру взвода Пруткову карту с нанесёнными по его данным целями. Комвзвода не оказалось, и я, решив его дождаться, зашёл вглубь землянки. На проходе в землянку, при открытой двери, на полу сидели четверо молодых разведчиков и резались в карты.

Возле столика я начал рассатривать стоя свою карту, и в этот момент произошёл взрыв снаряда в нескольких шагах против входа в землянку. Я был оглушён и сразу же почувствовал удар по голени левой ноги – и увидел дыру см 5 от осколка в карте, которую я держал в руках. Раздались крики раненых.

Подойдя к двери, я увидел разорванную грудь одного разведчика и сильно бьющиеся его открытые лёгкие. Сидевший рядом с ним держал свою вторую руку, кисть которой висела на одной коже, а третий держался за перебитое колено обеими руками. Четвёртый стоял, окаменевший от испуга, в целости. Видя текущую кровь с руки раненого, я схватив какую-то тряпку, пережал ею руку раненому, и в этот момент в землянку вскочила наша санинструктор Галина со своей бессменной сумкой.

Увидев, что первому помощь уже бесполезна, Галина начала разрезать брюки на раненой ноге второго, а я почувствовал боль на своей ноге и, спустив брюки, увидел застрявший осколок величиной с бобину, с острыми гранями. Галина его быстро вытащила своими пальцами и, прикрыв рану пакетом, дала мне бинт, говоря: «завязывай сам» – и принялась за висящую руку у третьяго раненого.

Счастливо отделавшись, я ушёл в свою землянку. Двоих отправили в санбат, убитого вечером схоронили сверху оврага. А моя рана через неделю перестала меня беспокоить.

28 августа артиллерия нашего полка и соседних с нами частей обрушили мощный арт. огонь на прорыв, после которого выступили наши танки, но они были встречены колонной немецких танков. Произошёл танковый бой, который я наблюдал с НП к-ра полка, размещённого на высокой горе, прикрытой высоким сосновым лесом, откуда открывалась вся панорама боя. На время танкового боя артиллерия с обеих сторон замолчала. Количество танков с обеих сторон было около ста. На поле боя был страшный грохот, и был слышен скрежет железа. Противник, видимо заметив наше НП, послал к нам несколько снарядов, и осколком одного из них был ранен к-р полка Олейник. Рана была опасная, по шее, и мне пришлось сопровождать его до санбата в бессознательном состоянии. Как стало мне потом известно из боевого донесения, в этом бою наши танки успеха не имели.

До 5 сентября бои продолжались. Дивизион нашего полка стали на прямую наводку, и мне со своим неразлучным сибиряком Каноненко пришлось проводить привязки батареи, местами лазая по-пластунски по холмистой и безлесной местности, нанося их на карту. Немцы упорно удерживали этот рубеж вблизи Духовщины. В этих боях был тяжело ранен нач. разведки полка Серов.

К 19 сентября фронт был прорван, пехота захватила д.Карпаки, и противник вынужден был оставить Духовщину.

К 20 сент. наш полк стал в р-не д.Гришково. Продвигаясь вперёд, мы прошли мимо большого, ещё свежего кладбища в центе с берёзовым крестом высотой метров 10. Кладбище имело ровные ряды могил, каждая из них с метровым, тоже берёзовым, крестом, табличкой на кресте и каской на могиле.

Теперь нам стало ясно, почему на занятых нами территориях не оказывалось трупов немецких солдат, будто мы вели артогонь вхолостую.

В дальнейшем, при наступлении, в мои руки попали найденные в разбитой машине служителя культа планы нескольких таких кладбищ со списками похороненных. Всё это делалось для поднятия духа «завоевателей».

23 сентября полк перемещался в направлении оз.Каспля, и штабная батарея при переходе лесной поляны была неожиданно обстреляна арт.огнём противника, от которого было ранено 10 человек, в т.ч. командир отделения связи Царьков и бойцы моего взвода, Левченко и Харитонов.

25 сент. нашими войсками слева был взят старинный русский город Смоленск, а наша дивизия продолжала двигаться с боями в сторону Рудни.

27 сентября наша разведка уже приблизилась к окраине Рудни, а к 29 сент. подтянулась вся дивизия и завязала бой. Гарнизон Рудни оказал большое сопротивление, и только 6 августа (видимо, не авг., а октября) город был взят. За взятие этого города нашей дивизии было присвоено почётное звание «Руднянской».

Город был совершенно разрушен. При отступлении немцы взорвали все стыки рельс ж/д полотна в сторону Витебска и телефонные столбы.

6 октября наш полк совершил марш в лес ю/в «Низы», где был оборудован лагерь по боевой подготовке личного состава и подведение итогов боёв за период освобождения Духовщины до взятия Рудни.

18 окт. полк был переброшен в р-н 11/2 км южней «Зубаки». Штаб расположен на опушке леса, западней «Стар».

К 5 ноября наши войска заняли Лиозно – ж/д станцию и райцентр Витебской области – и Веляшковичи. Вся дивизия расположилась в большом лесу «Никитенки», оборудовав НП на опушке леса.

8 ноября полком было предпринято артнаступление, но пехота не имела успеха. Только 10 ноября пехота при поддержке танков овладела восточной окраиной Королёва. Наш штаб разместился на месте бывшего материального склада немцев, не успевших сжечь фанерные домики. Здесь противник понёс большие потери убитыми и оставленной техникой.

11 ноября состоялось партсобрание п/о штабной батареи с участием парторга полка, капитана Песегова, на котором я был принят членом КПСС, в связи с истечением кандидатского стажа. Было рассмотрено заявление сержанта Каноненко о восстановлении его членом КПСС. Принято решение ходатайствовать перед политуправлением дивизии о восстаовлении его в рядах КПСС с прежним, довоенным, партстажем как показавшего себя в боях отважным воином Сов. Армии.

13 ноября 43г. 56-й гв. стр. полк предпринял наступление (с целью) овладеть высотой зап. Королёво, но пр-к контратаковал 7 раз и при поддержке танков удержал эту высоту.

14 ноября пр-к подтянул две дивизии и предпринял контратаки, но (благодаря) огню нашего полка, поддерживавшего 56 ст. полк – успеха не имел.

18 ноября 43г. мы совершили ночной марш в р-н Лучиновки, шли две ночи. Ввиду большой грязи, затруднявшей перевозку орудий, они были переведены с лошадиной тяги на студебеккеры. Расположились на лесном острове, в р-не «Орлицы», где находились до 18 дек.

18 дек.1943г., в полночь были подняты по тревоге. Погрузили имущество штабной батареи на сани с лошадью и вышли с острова в снежную пургу.

Но на первом перекрёстке дороги попали под арт. обстрел.

После первого разрыва идущий со мной рядом Пешехонов крикнул мне - «ложись», и сам упал лицом в снег. Я мгновенно последовал за ним и буквально через секунду последовало ещё несколько разрывов.

Подняв голову, я увидел на снегу впереди меня тёмные пятна. Обстрел прекратился. Один наш связист оказался убитым. Положив его на повозку, двинулись дальше. И только на рассвете Пешехонов обнаружил, что мой вещмешок, будучи у меня за спиной, разорван, и из него торчало его содержимое. Не упади вовремя на снег, я мог бы оказаться тоже на возу.

19 дек. в 9.50. полк открыл огонь в наступлении на «Горяне». В результате пехота продвинулась на 3 км и закрепилась на правом берегу речки Суходровки.

23 дек. противник, подтянув танки с ротой пехоты, перешёл в наступление. При сближении дошло до рукопашного боя. Батареями 2-го дивизиона танки были обращены в бегство, оставив три подбитых танка на поле боя.

За время этого боя погиб к-р 2 диавизиона Маковский, ранен нач. связи Гершенкройн.

25 дек. полк вышел из боя и совершил ночной марш в р-н Погостино. В руководстве штаба произведена смена. Нач.штаба Оленичев выбыл на должность начальника штаба арт. бригады. К нам назначен майор Уткин Ф.Ф.

Новогоднюю ночь 1944г. продолжаем стоять на рубеже Погостино. В штабе тревожно. Ночь тёмная, с морозом в 25 ?, освещаемая только ракетами. Идёт бой. С передовой мимо штаба тащут раненых на палатках по снегу. Зам. к-ра полка Кульчейко контужен, его замещает майор Дымовский. Пропал без вести л-т Публикер.

8 января 1944г. пр-к подошёл к нашему КП. Отбивались врукопашную, кто чем мог. Ст. л-ту Матвееву перебили ногу. Атаку отбили.

10 января 1944г. совершили ночной марш в р-н Копти. Эти места мне знакомы с детства. Вблизи была небольшая деревушка Зазыбы – родина моего отца. Сейчас ни Коптей, ни Зазыб не существовало, остались одни печи. В пути была вьюга. Повар Вишневский сварил на ходу кашу из проса, и мы её на ходу ели, грея руки от котелка. Прибыли к бывшему садику с уцелевшей одной яблоней. Врезались ломами в мёрзлый покров. К утру уже сидели в землянках. В полкилометре от этого лагеря, на высокой горе стоял когда-то тригонометрический пункт 1-го класса – пирамида высотой более 30 м. Бывая в детстве в гостях у бабушки, я ходил к этой пирамиде с детьми и даже лазил по лестницам, но невысоко. Пункт этот на карте назывался «Дымоново».

 

Освобождение Витебска 15 янв. - 8 июля 1944г

К 15 янв. возвратились в р-н Лучиновки – юж. 1 км, расположились в лесу для формирования штурмовых отрядов.

Здесь была встреча с командующим корпуса, генерал-майором Безуглым. Он выстроил полк в одну шеренгу, приказал сесть на снег и снять обувь. Пройдя мимо и проверив состояние ног у солдат, приказал обуваться. Этот генерал прибыл к нам в 1942г. из-под Харькова, где был снижен в звании генерал-лейтенанта за провал обороны под Харьковом.

1 февраля 1944г. полк находился в р-не Забестино. Здесь было вручено полковое знамя. Полк весь месяц находился на прямой наводке, сдерживая наступающие танки пр-ка со стороны Заболотинки.

Вечером 2 февраля я получил приказ произвести засечку огневых позиций противника в районе ж/д полустанка «Заболотинки».

Рано утром, с отрядом в 7 человек, eщё затемно, мы уже были на наблюдательном пункте «Загостино», оборудованном на высокой, покрытой снегом горе, с проходом по траншеям в рост человека по задней её стороне.

С наступлением рассвета противник открыл артогонь по расположению 61 ст. полка, окопавшегося впереди нашего НП.

Имея хороший ориентир в виде уцелевшей водокачки полустанка Заболотинки, мне удалось легко засечь батареи противника, скрытых в густых зарослях кустарника, по клубам дыма – вернее определить их направления и примерное местоположение.

Но наше присутствие на НП было замечено, и вскорости возле НП начали рваться снаряды.

Пришлось срочно покинуть НП по траншее. Я уходил замыкающим и разрывом снаряда в нескольких шагах от траншеи был оглушён и присыпан землёй обрушившейся траншеи.

Обнаружив моё отсутствие, солдаты возвратились и нашли меня полузасыпанным, без сознания, принесли в мою землянку, где я пролежал около недели, т.к. санбат был далеко и переполнен тяжелоранеными. (Далее от*и до* отмечен абзац чернового варианта оригинала, который был перечёркнут и заклеен листом).

*Солдаты отрыли меня и принесли в землянку без сознания, где я очнулся и пролежал из-за боли в позвоночнике несколько дней.*

Рядом с моей землянкой был блиндаж пом. командира полка п/п Шугая, который тёмной ночью вызвал меня для вручения мне первой моей награды, медали «За боевые заслуги». Он был удивлён, когда я к нему явился не по уставу, а на четвереньках. Он не знал о происшедшем со мной случае на НП.

12 февр. полк вёл огонь с задачей овладеть «Барышино» и полустанком «Заболотинка». Барышино было взято. Пр-к там оставил много техники, много убитых и пленных.

15 февр. Идут бои за «Шапуры» – село с глубоким оврагом, заросшим кустарником. Этот овраг дважды переходил из рук в руки.

16 февр. Был сильный бой за «Шапуры» с участием авиации противника, но полк задачу выполнил. Пехота удержала Шапуры.

24 февр. Совершён марш в р-н Погостино (Угляне-Марченки). Штаб размещён в лесу, в бывших немецких блиндажах. Я уже вполне оправился после контузии и приступил к своим обязанностям.

1 марта. Полк, преследуя пр-ка, вышел на рубеж Поляне-Прудино. Штаб полка 1 км западней «Вороны».

21 марта. Перешли в р-н Аржалово. С НП хорошо просматривается Витебск.

В стереотрубу вижу знакомые ориентиры города за 7 км от центра. Наблюдаю Николаевский собор и разноцветную глазурованную крышу здания ветеринарного института. По таким ориентирам хорошо расчитывать огни по вокзалу и другим важным объектам города.

Полк занимался разведкой и отражением контратак, вёл огонь на запрещение движения пр-ка по дорогам Сливовщина-Витебск.

9 мая. Полк снялся с ОП и совершил марш в р-н Смородино (лес зап. 11 км Лиозно).

Марш был тяжёлый. Шоссе Витебск-Смоленск было изуродовано, и машины по нему проходили с большим трудом, в основном по обочине.

Весь месяц полк находился на отдыхе и пополнении, в связи с большими потерями.

С левой окраины Витебска весь этот период район нашего расположения обстреливался орудием большого калибра с расстояния более 15 километров. Это орудие мы называли Бертой. Воронки от взрывов её снаряда достигали 20 метров в диаметре и глубиной до 10м. Один снаряд упал в лесу, вблизи землянки, где жили 4 офицера пехотного полка. После взрыва никакого следа от их землянки не осталось. Стреляло оно неприцельно и с интервалом до полчаса, но действовало угнетающе на нас своим приближающимся звуком.

6 июня был совершён переезд под Дымоново. На шоссе, в 17-ти километрах южней Витебска, оборудовали КП. Привязали боевые порядки и НП. Места мне хорошо знакомые. В километре от НП, возле озера, в бывшей помещичьей усадьбе, в 1925г., будучи секретарём комсомольской ячейки, я проводил комсомольские собрания. Место, где был оборудован наш КП и размещён штаб, называлось Дымоновской горой, а вернее, возвышенностью с пологим обрывом в сторону фронта.

По этому склону были окопы, уже занятые нашей пехотой. Возвышенность эту пересекало шоссе Витебск-Орша. КП и штаб полка разместились с правой стороны шоссе, а дивизионы – с левой, тоже покрытой кустарником.

Нейтральная полоса начиналась от наших окопов, по лугу, шириной с километр, до берегов извилистой речки Лучёсы, где по её левому берегу проходил рубеж немецкой обороны.

Учитывая стратегическое значение Витебского выступа, линия его обороны была оборудована инженерными сооружениями и считалась ими недоступной для прорыва. Поэтому, заметив на нашей стороне некоторое оживление, немцы ограничивались ведением редкого артогня.

За время пребывания на Дымоновской горе был случай попадания снаряда в блиндаж 3-го дивизиона, когда был тяжело ранен солдат Савенков.

Погибли 2 наших офицера, в т.ч. нач.хим. службы полка, шедшие вдвоём по шоссе, подходя к месту, где была оборудована баня, в подвале разрушенной почты.

А в моём взводе произошёл фантастический случай, когда рано утром в землянку, где спали 6 солдат, через окошко влетел снаряд и, воткнувшись в противоположную стенку, не взорвался. Солдат Братухин потягиваясь задел его голыми ногами и, обжёгши ноги, поднял криком всех спавших. Завязав снаряд телефонным проводом, его вытащили из землянки благополучно.

С момента нашего прибытия на Дымоновскую высоту, в течение 10 дней, ежедневно с ночи в рас положение наших батарей прибывали новые артиллерийские части разных калибров, зенитные и миномётные батареи, которые сразу занимали огневые позиции, хорошо маскируясь наличием кустарника.

20 июня в штаб полка пришёл наш к-р дивизии, генерал Бибиков, но в солдатской гимнастёрке и пилотке.

Коваленко и Прудников, друзья детства и ветераны В.О.В.

С ним для осмотра переднего края обороны противника и своих окопов отправился нач.штаба, ПНШ, нач. разведки и я, со схемой целей по линии обороны противника.

Идти пришлось сгибаясь, не показываясь из-за бруствера окопа. Солдаты, сидевшие в окопе, занимались своими делами – кто пуговицы пришивал, кто письмо на родину писал, не обращая и на нас внимания – видя впереди нас простого солдата.

Ознакомившись с передним краем пр-ка и посмотрев по схеме цели, мы возвратились в штаб полка. Там было объявлено о дне штурма.

23 июня в 7.00. начался прорыв на южном фланге Витебского выступа.

Через наши головы был открыт ураганный огонь. Вся местность, где находились до этого замаскированные свыше трёхсот орудий, скрылась в облаках порохового дыма. На линию обороны пр-ка был обрушен шквал снарядов. На протяжении километра по фронту передний край противника как бы висел в воздухе. После окончания штурма стало непривычно тихо, только послышалось несколько одиночных разрывов снарядов противника, посланных, казалось, издалека.

По нейтральной полосе в сторону фронта тянулись минёры, обезвреживая мины и оставляя за собой флажки на своём пути. По ним цепочкой шла наша пехота, не сворачивая в сторону.

Часам к 9-ти наш отряд в составе взвода связи и взвода моего, пройдя благополучно минное поле, переправился вброд через Лучёсу, вступил в полосу обороны пр-ка. Там были разрушенные доты, блиндажи, пулемётные гнёзда и тела убитых немецких солдат.

Пройдя зону обстрела, в кустарнике мы наткнулись на громадное орудие, стоящее на бетонном фундаменте площадью примерно 3 на 6 метров. Затвора его не было. Диаметр отверстия ствола я не преминул измерить, за отсутствием другого инструмента, – растопырив пальцы обеих ладоней, что составило около 40 см. Это, видимо, и была та «Берта», которая обстреливала наш район расположения на расстоянии свыше 20 километров от неё.

По большаку и уцелевшему мосту на Лучёсе, слева, в полкилометре от нас уже проходила наша артиллерия, танки и «катюши». Мост этот остался целым, благодаря отряду разведчиков, которые перед артнаступлением уничтожили охрану моста и разминировали его. Командиру этого отряда, М.И.Дружинину, было присвоено звание героя Советского Союза.

К полдню мы вышли на дорогу, проходящую через дер.Песочню, где нас нагнали батареи нашего полка, а следом и штабная машина. Деревня Песочня сохранилась в том виде, какой я её помнил ещё с детства, куда я часто приходил из Витебска по воскресным дням к своей тёте Марии, родной сестре моей матери.

Здесь я со своими двоюродными братьями, Никанором и Григорием, ловил раков в речушке, протекающей у них под окном.

Эта фотография моей тёти Марии, похожей на мою мать, была снята мной в 1940г., в г.Витебске, куда тётя приезжала навестить меня и мою семью.

Сейчас же, при движении наших войск через эту деревню, всё её население, в основном, женщины и дети, высыпали на улицу, приветствуя своих освободителей. У одной женщины я спросил, где находится Мария Остапова, моя тётя. При этих словах женщина эта бросилась меня обнимать, говоря «кто же ты?» Вокруг меня и стоявшего со мной Каноненко собралась толпа женщин и одна из них заявила, что моя тётя вчера «осталась на ночь в лесу, в землянке, а убегающие сегодня немцы через лес, бросали в трубы землянок гранаты и убили твою тётю». Мы не могли отстать от своей части, чтобы посмотреть убитую, и побежали догонять свой полк.

Первый день наша дивизия после прорыва фронта двигалась в сторону «Сенна», не встречая сопротивления противника, и, дойдя до д.Черногорстья, полк остановился на ночёвку.

На второй день наш путь стали пересекать немецкие танки, вырвавшиеся из окружённого Витебска, и были встречены огнём наших батарей. Несколько танков, ведя огонь по батареям, смогли прорваться, три из них остались на поле боя подожжёнными, а один, видимо расстреляв свой боекомплект, двинулся на замолчавшее орудие, стоявшее на его пути. Это было орудие 2-й батареи, расчёт которого в этом бою был перебит, и в живых остался, тоже раненый, его командир по фамилии Кот. Видя шедший на него танк, он сумел зарядить орудие и, подпустив танк вплотную к стволу, выстрелил – зажёг танк и сам погиб от взрыва. В последствии ему посмертно было присвоено звание героя Советского Союза.

По пути на Сенно встречались уже немецкие автомашины, разбитые огнём нашей артиллерии. В одной из них наши солдаты нашли планы немецких кладбищ со списками похороненных и карту г.Витебска на немецком языке. На этой карте разрушенные кварталы и здания были нанесены пунктиром. По этой карте было видно, что 90% города было разрушено.

На одном из привалов, возле батарей 1-го дивизиона, на расстоянии километра от нас, появилась колонна немецких солдат, шедших из Витебска. Одна из наших батарей сделала упреждающий залп на пути колонны – и она остановилась. Над ними появилось белое полотнище. Мой взвод отправился принимать капитуляции. Колонну в составе около 300 солдат, имевших плачевный вид, состоящую из пожилых и безоружных солдат, среди которых были и раненые, пришлось конвоировать в штаб дивизии.

26 июня рано утром к расположению штабной батареи подошёл под конвоем автоматчика немецкий офицер. В моём взводе был сержант Векентьев, бывший учитель немецкого языка, и нач.штаба при его помощи произвёл допрос пленного. Оказалось, что это был командир арт.дивизиона, сдавшегося в плен (в звании майора). Им показали местонахождение штаба дивизии, и они ушли в указанном направлении.

В это же утро радист по связи Круглушин Борис перехватил по рации радиограмму такого содержания: «Правый сосед протянул нам руку через ленточку». Радисты наши, знакомые с таким немудрёным шифром, расшифровали её так: «Армия Багромяна, прорвав оборону немцев справа от нас, переправилась через Зап. Двину и соединилась с нашей, 39-й армией». Следовательно, окружение Витебска было сейчас полным.

С начала прорыва фронта под Дымоновым, с 23.06, наша армия двигалась на Запад, преодолевая сопротивление противника, и к 1.09, т.е. за 70 суток, мы прошли до границы Восточной Пруссии свыше 700 км, т.е. в среднем по 10 километров в сутки. Но на некоторых участках пути, встречая упорное сопротивление противника, приходилось задерживаться несколько раз до 2-х суток.

6 июля в районе Цитра мы были задержаны для ликвидации разрозненных групп противника, оставшихся в лесах, путём прочёсывания лесов и взятия в плен сдающихся.

8 июля к ночи мы подошли к реке Березине, и только утром наш полк, вслед за прошедшими танками, начал переправляться через эту легендарную белорусскую реку, протекающую в низких берегах, покрытых густыми лесами.

Наплавной мост, изготовленный нашими сапёрными батальонами, легко выдерживал переправу как танков, так и студебеккера с прицепленным к нему орудием, вместе с его расчётом.

Переправы через реки при передвижении наступающих войск делались в ночное время, а иногда и под артиллерийским обстрелом неприятеля. Одним из сапёрных батальонов нашей 39 армии командовал мой школьный товарищ Коваленко, инженер-дорожник, о чём я узнал только через 30 лет, после войны, встретившись с ним в Витебске, на праздновании 30-й годовщины освобождения города от немецко-фашистских захватчиков и празднования 1000-летия основания города.

Со времени боёв под Рудней все орудия полка с их расчётом и боекомплектом перевозились на студебеккерах, полученных по ленд-лизу. Все лошади использовались только в хозчасти, а также для полевых кухонь. Ещё одна упряжка была в распоряжении полкового СМЕРШ – капитана Недопекина, который был совершенно независимым от командования полка, но служил предметом постоянных насмешек, т.к. во время артобстрелов и боёв стремительно уезжал со своим ординарцем-возницей в тылы полка. Нам тогда казалось, что никакие шпионы его тогда не опасались.

Проходя через населённый пункт «Докшицы», мы встретили группу, человек 50, наших витеблян, мужчин и женщин, угнанных на Запад для работ, на благо «Великой Германии», но уже освобождённых нашими передовыми частями, и возвращающихся в Витебск. Среди них я узнал мастера мехцеха нашей (витебской мебельной) фабрики, Гулида, не успевшего, по его словам, эвакуироваться вместе с коллективом фабрики.